Герберт уэллс о сталине, Приезжайте через десять лет
Это — самый знаменитый и в то же время почти самый неизведанный человек в мире». Чтобы связаться с нами, заполните форму ниже:. Разве много найдется людей из технической интеллигенции, которые решатся порвать с буржуазным миром и взяться за реконструкцию общества? Имеются такие, которые только думают о профите, о наживе, имеются и такие, которые готовы на жертвы.
Тогда, в голодный год, устраивались бесконечные банкеты в честь Уэллса. Уже при Ленине большевики учились обольщать знаменитых «западных друзей».
Правда, художник Анненков приводит весьма неожиданный спич, который услышал Уэллс на таком банкете: "Один из приглашенных обратился к Уэллсу, указывая на обильный стол: «Мы ели котлеты, пирожные, которые являлись для нас более привлекательными, чем встреча с вами, поверьте. Вы видите нас пристойно одетыми, но ни один из присутствующих здесь достойных людей не решится расстегнуть свой жилет, ибо под ним ничего нет, кроме грязного рванья, которое когда-то, если не ошибаюсь, называлось рубашками».
Теперь подобное выступление Уэллс услышать не мог — Хозяин уже навел порядок среди интеллигенции. Уэллс пришел в восхищение от увиденного, точнее, от показанного ему. Капиталисты должны учиться у СССР. Финансовая олигархия изжила себя Рузвельт уже стремится к глубокой реорганизации общества, к созданию планового хозяйства».
Хозяин встретился с Уэллсом и сумел очаровать его, ни в чем ему не уступив. Он отверг возможность планового хозяйства в условиях капитализма и даже защитил революционное насилие: «Капитализм сгнил, старый строй не рухнет сам собой, наивно надеяться на уступки власть имущих».
Уэллс пытался хоть что-то отстоять. Будучи главой Пен-клуба, он заявил о желании поговорить со своим старым другом Горьким — о вступлении советских писателей в Пен-клуб. После года Мура не раз приезжала к нему из Сорренто, где жила с Горьким, и он каждый раз просил ее не возвращаться, а она, непостижимая и недостижимая, все равно возвращалась к своему «ангелу-хранителю».
И только тогда, когда «бес» поманил «ангела» в Россию, посулив все мыслимые и немыслимые блага бывший особняк капиталиста Рябушинского станет особняком пролетарского писателя; Нижний Новгород, где он родился, получит его имя, как и самолет АНТ; а когда Госиздат приступит к изданию первого полного собрания сочинений на родине, появятся большие деньги , она приедет к Уэллсу и останется с фантастом, сохранившим к ней фантастическую любовь, навсегда.
Ей, привыкшей к свободе, возвращаться в Советский Союз не хотелось. Даже при сознании того, что она будет кататься как сыр в масле. Каким-то обостренным, неженским чутьем понимала: жизнь там всегда висит на волоске.
Тем более «подруги Горького», так много знающей о своем покровителе. И потому выбрала свободный Лондон, а не красную Москву. А Горький, оставив часть архива на ее попечение, то, что нельзя было взять с собой по политическим мотивам, в м вернулся в СССР. В году, после своей поездки в Вашингтон и беседы с Франклином Рузвельтом, Уэллсу захотелось сравнить американского президента и советского вождя: «…понять, — вспоминал автор «Облика грядущего», — насколько эти два мозга стремятся к созданию социалистического Мирового государства, в котором я вижу единственную надежду для человечества».
Если говорить сегодняшним языком — она похорошела, от полуразрушенного мегаполиса не осталось ни следа.
Он увидел город, охваченный строительной лихорадкой: повсюду возводились новые жилые каменные кварталы, сквозь старые деревянные прорубались широкие магистрали, строились заводы, фабрики и клубы. На следующий день его принял Сталин, который нашел для английского писателя три часа времени: пусть автор книги «Война миров» донесет до буржуазного Запада, что думает о войне и мире Кремль. Уэллс начал со своего недавнего разговора с президентом Рузвельтом, изложил свои взгляды на мировое сотрудничество между Востоком и Западом и идею создания мирового государства, целью которого станет высокоорганизованное мировое сообщество, избавленное от политических разногласий.
Ему показалось, что в Соединенных Штатах думают о создании планового, социалистического общества. Не усматривает ли мистер Сталин идейного родства между Вашингтоном и Москвой, спросил Уэллс. Кремлевский затворник, неторопливо попыхивая трубкой, вперяясь ястребиными желтоватыми зрачками в своего наивного собеседника, пригладил жесткие усы, бросил взгляд на вызванного в Кремль в качестве переводчика заведующего отделом печати и информации НКИД СССР Уманского, старающегося не пропустить ни единого слова, ответил, что такой связи он не усматривает: у страны, откуда приехал его гость, другая цель, чем в его стране, и о социализме там, где на банки и заводы сохраняется частная собственность, не может быть и речи.
Затем началась продолжительная дискуссия по самым разным вопросам на самые разные темы — о бедности и богатстве, роли научно-технической интеллигенции, советской пропаганде в странах Запада. Писателя Уэллса интересовал вопрос свободы слова в Советском Союзе. Он обобщал, Сталин сделал вид, что не понял, или понял так, как понял, — признал ее необходимость, критика, безусловно, нужна, но только в пределах парторганизаций, где критикуют свободно и бесцеремонно. Критику извне категорически отверг: зачастую бывает предвзятой.
В «Опыте автобиографии» Уэллс признается, что беседа получилась «нескладной», но там же напишет о впечатлении, которое произвел на него хозяин Кремля: «…ожидал встретить безжалостного, жестокого доктринёра и самодовольного грузина-горца, чей дух никогда полностью не вырывался из родных горных долин…» — увидел «человека искреннего, порядочного и честного», в котором «нет ничего темного и зловещего».
Сталин очаровал собеседника, фантаст разглядел в нем не фанатика и доктринера «черствого, самонадеянного человека», а «одинокого властолюбца», наделенного «чудовищным, невыносимым характером» и умом, «свободным от шор догматизма», и был вынужден признать, что «он не просто угнетал и тиранил Россию — он управлял ею, и Россия под его руководством набирала силы». Высшей точки «угнетения и тиранства» «верный ученик Ленина, лучший друг советских физкультурников, врачей, железнодорожников, учителей, механизаторов, колхозников» и так далее достигнет в м.
Такую близорукость можно объяснить только тем, что эмигранты из России в Англии, твердившие, по словам Уэллса, о «зверствах большевиков», ничего, кроме презрения, у него не вызывали. Очевидно, он считал все их истории фантастическими выдумками и вряд читал статьи и книги выброшенных на другой берег русских писателей и советских невозвращенцев, выходившие в других европейских столицах — Берлине, Париже или Варшаве. Может быть, и поэтому в году недоучившийся семинарист Сталин обвел выпускника Педагогической школы наук Уэллса вокруг пальца, как через три года обведет и выпускника Мюнхенского университета, интеллектуала Фейхтвангера, посетившего Советский Союз и написавшего книгу «Москва, », в которой, по сути, оправдал репрессивную политику «кремлевского горца».
Из всех западных интеллектуалов — «полезных идиотов», сочувствующих первой в мире стране социализма авторство броской и удивительно точной формулы приписывается Ленину , «величайшему гению всех времен и народов» не удалось обмануть лишь французского писателя Андре Жида, который вместо ожидаемых славословий СССР и «вождю мирового пролетариата», под чьим «мудрым руководством» из тогдашних газет и был построен социализм при котором в лагерях сгинули сотни тысяч человек , написал в году книгу «Возвращение из СССР», где рассказал про общество, лишенное свободы мыслить, говорить и писать правду — про жизнь, где правят страх, насилие и ложь.
Сталин всегда с каким-то пиететом относился к слову, может быть, это шло с его семинарских времен, когда мальчишкой он изучал Библию — помните первую строку Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»? Семинарист вырос, стал «богом», и слово его стало «богом» для миллионов подданных, и потому к слову, им сказанному, относился более чем серьезно.
Тем более в случае, когда его слово будет донесено до западного мира.
Посылаю просмотренную стенограмму беседы с Уэльсом. Снимите копии оригинал оставьте в архиве — моем и отдайте три копии Уманскому Уманскому покажите оригинал и мои поправки в тексте — одну из них для Уэльса, другую для Майского, третью для него самого, — остальные же экземпляры разошлите членам Политбюро для сведения. Сделать все это надо немедля Уэллс внес свою правку, Сталин с ней согласился, только указал, что в «заголовке вместо «Беседа с английским писателем» нужно сказать: «Беседа т.
Сталина с английским писателем» и т. Сталин» — вычеркнуть» вождь был необычайно скромен.
Оказалось, что воображение у Сталина безнадежно ограниченно и загнано в проторенное русло; что экс-радикал Горький замечательно освоился с ролью властителя русских дум. Для меня Россия всегда обладала каким-то особым очарованием, и теперь я горько сокрушаюсь о том, что эта великая страна движется к новой системе лжи, как сокрушается влюбленный, когда любимая отдаляется. Лишний раз подтвердилась все та же истина: теперь, в нашу эпоху, всеобщей свободе и изобилию способны помешать только оковы мышления, эгоцентричные предубеждения, навязчивые идеи, неверные толкования, алогичные принципы, подсознательные страхи, да и просто непорядочность, возобладавшая над человеческими умами, в особенности — над теми, которые занимают ключевые позиции.
Всеобщая свобода и изобилие вполне достижимы, но не достигнуты, и мы, Граждане Будущего, бродим по сцене современности, как пассажиры на палубе корабля, когда порт уже ясно виден, и только неполадки в штурманской рубке мешают в него войти. Многие люди, занимающие ключевые позиции в мире, для меня более или менее доступны, но мне не хватает силы, которая могла бы соединить их.
Я могу с ними говорить, даже выбить из колеи, но не могу сделать так, чтобы они прозрели Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться. Артур Аваков. Армянские политики налаживают контакты с представителями Запада.
Виктор Лось.
Проект «Земля для всех»: реанимация «Пределов роста» или стратегия выживания человечества. Иван Родин. Отмена моратория может быть только политическим решением.
