Образ дороги в поэме мертвые души

Эпизод на кладке стены на объекте. Помещик смел или безрассуден? Его разоблачение не оставляет никакого оправдания или снисхождения для той пустой, мерзкой накипи на человечестве, которую представляют господствующие верхи губернского города. Но все это не способно приукрасить их ханжества и моральной нечистоплотности. Чичиков путается в поездке, блуждая по поворотам.

Используемая повествователем разговорная лексика «чушь и дичь», «вздор» , усиливая выразительность описания, куда более соответствует увиденной картине, чем книжные обороты. Может показаться, что представшие перед его взором дорожные виды потому только «виды известные», что совершенно обычные и обыкновенные; стало быть, совершенно обычны и обыкновенны что подчеркнуто выражениями «по нашему обычаю», «по обыкновению» именно «чушь и дичь» — и именно эти-то «чушь и дичь», виды, обозначенные словами-синонимами, и являют собою «виды известные».

Значение контекстных синонимов приобретают между тем все детали представленной картины, выступающие таким образом как компоненты градации «чуши и дичи».

Отчетливое ощущение подобной градации создает прежде всего выделительно-перечислительная интонация, но также и нарастающая семантическая значимость деталей описания, которое открывают «кочки» и замыкает «свинья». Принципу сюжетной градации отвечает описание заключительного выезда Чичикова из города, перекликающееся с картиной, приведенной выше, но вместе с тем предельно расширяющее представление о «видах известных»: «И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колоды, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону, и по другую, помещичьи рыдваны, солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свеже-разрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны, как мухи, и горизонт без конца И здесь все детали нарисованной повествователем картины количество которых резко увеличивается наделяются значением контекстных синонимов, так что «вздором» вновь становятся самые разнородные, но сближенные по значению явления.

РФ бьет по Украине новыми бомбами, заморозят ли войну в этом году, почему уволили Данилова. 27.03

Что же касается выделительно-перечислительной интонации, то она заметно усиливает экспрессивность описания, в котором отражается меняющееся от начала к концу поэмы отношение повествователя, обретающего панорамное зрение, к влекущему его пространству, где «ничто не обольстит и не очарует взора» VI, Значимая перекличка двух картин призвана подчеркнуть, что нагнетание элементов «чуши и дичи» и «тому подобного вздора» идет в сюжете поэмы по восходящей линии, однако «горизонт без конца», указывая на смену ракурса восприятия маркированную и слуховым аспектом последнего , открывает символическую перспективу повествования, отсутствующую в первой картине, где место «горизонта» занимает «морда свиньи».

Но меняется ли при этом отношение к «видам известным» как к «чуши и дичи»? Парадокс подобного описания в том, что включенные в него детали, при всей их визуальной достоверности, в своей совокупности непременно создают впечатление «вздора»; при этом та или иная деталь не просто идентична выражающей этот «вздор» картине, но представительствует за нее, как в доме Собакевича «каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: и я тоже Собакевич!

Так, в дорожном пейзаже, что в первом, что во втором, составленном из такого рода достоверных деталей, аномальной оказывается вся картина: здесь все «виды известные» — и все поистине «чушь и дичь».

Именно «чушь и дичь» являются онтологическим свойством мира, в организации которого важная роль принадлежит алогизму и абсурду. Не только в повестях, где гротеск и фантастика определяют ход событий и поведение персонажей, но и в «Мертвых душах» Гоголь ставил перед собой задачу «изобразить невероятное и неправдоподобное»; причем даже «мелочи», которые выглядят правдоподобными, оказываются у него «гиперболичны и неправдоподобны» 2. Из них как раз и складывается и строится дорожный пейзаж, когда образным преувеличением является скопление подробностей, порождающее представление о размерах и безграничности «чуши и дичи».

И что картина, являющая подобные виды, отвечает принципу «необычности» в смысле доведения «некоего качества» изображаемого предмета «до крайних его пределов» 4. Доведение до крайних пределов и есть проявление фантастичности; картина, о которой идет речь, фантастична в той мере, в какой фантастична действительность, где герой торгует и покупает, т.

Интересы героя понуждают его «заглянуть в те и другие углы нашего государства, и преимущественно в те, которые более других пострадали от несчастных случаев, неурожаев, смертностей и прочего и прочего, словом — где бы можно удобнее и дешевле накупить потребного народа» VI, Так происходит освоение пространства бричкой, в какой Чичиков перемещается по дороге, разглядывая окружающие его виды.

Он эти виды наблюдает, повествователь же их описывает; именно повествователю, а не герою, принадлежит выражение «виды известные», стилистическую маркированность которого, придавая ему иронический смысл, подчеркивает инверсия; инверсированным оказывается определение, передающее эмоциональную реакцию повествователя на так увиденную и нарисованную им картину. Эта картина, на которой запечатлены «чушь и дичь», нарисована взглядом и словом повествователя; герой движется в бричке, но для повествователя бричка «не движется, но движется фон» и меняются «декорации, тоже, кстати, неподвижные» 6.

Герой занимает позицию наблюдателя внутри этой картины, что позволяет ему рассматривать попадающие в его кругозор предметы «с точки зрения движущегося объекта» 7 , т. Однако неверно было бы заключить, что герой видит тот же самый дорожный пейзаж, что и повествователь: Чичиков видит виды, а повествователь видит «виды известные»; Чичиков замечает то, что способны заметить все, повествователю же открывается то, что воспринять и показать может только он.

Если вспомнить важное для Гоголя «слово: выпытывание», которым он «определяет свое отношение к предмету» 8 , то можно сказать и по-другому: герой наблюдает когда не отвлекается и действительно занят наблюдением за дорогой , а повествователь, рисуя картину, выпытывает у нее же ее скрытый смысл — и выпытывает взглядом и словом; сотворение движущегося в бричке героя идет одновременно с сотворением пейзажа как фона движения.

И коли это «виды известные», и они тоже творятся, то по-разному они известные для героя, находящегося внутри картины и внутри брички, и для повествователя, создающего и эту картину, и эту бричку, с описания которой собственно и начинается поэма. Сначала возникает возникает в речи повествователя бричка, а уже потом сидящий в ней господин, но бричка и господин составляют единое целое; если без Чичикова не приди ему в голову «сей странный сюжет» «не явилась бы на свет сия поэма» VI, , то не явилась бы она и без брички, посредством которой «странный сюжет» реализуется.

Вот Чичикова, когда он едет к Коробочке, внезапно застигает ливень: «Это заставило его задернуться кожаными занавесками с двумя круглыми окошечками, определенными на рассматривание дорожных видов, и приказать Селифану ехать скорее» VI, Итак, окошечки определены на рассматривание дорожных видов, но никаких видов рассмотреть герою не удается: «Он высматривал по сторонам, но темнота была такая, хоть глаз выколи» VI, Чичиков видит «темноту», т.

Признаком символической иносказательности, как было показано 9 , отмечен последовавший далее эпизод, когда бричка опрокинулась, а герой «руками и ногами шлепнулся в грязь» VI, Но и невозможность что-либо рассмотреть тоже несет в себе иносказательный смысл.

Но озабочен он не столько тем, чтобы что-то рассмотреть процессию ведь он сквозь «стеклышка» видит , сколько тем, чтобы не увидели его самого, для чего и задергивает занавески. Задача Чичикова, почему он о себе «избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами» VI, 13 , чтобы его не рассмотрели; однако и сам он не способен рассмотреть проникнуть внутрь рассматриваемого и увидеть то, что скрыто от внешнего взгляда ни окружающие его виды, ни себя самого: все закрыто для него символической темнотой.

В случае Чичикова внешняя темнота оказывается проекцией темноты внутренней, т. Речь идет о поразившей героя онтологической слепоте. Это символический образ, который обозначает путешествие главного героя от одного помещика к другому, это движение жизни, которая развивается на просторах русской земли. Очень часто в тексте поэмы мы сталкиваемся с запутанным образом дороги, она ведет путника в глушь и только кружит его и кружит.

О чем говорит такое описание данного образа? Я думаю, это подчеркивает неправедные цели и желания Чичикова, который хотел нажиться на покупке мертвых душ. В то время, как главный герой путешествует по окрестностям города NN , вместе ним это делает и автор произведения.

Мы прочитываем и вдумываемся в реплики и выражения Гоголя, мы замечаем, что он очень хорошо знаком с данными местами.

Н.В. Гоголь «Мертвые души». Композиция поэмы.

Для Гоголя душа, остающаяся без движения, морального роста, так и остается мертвой. Жизнь же никогда не стоит на месте, поэтому Чичиков то и дело передвигается в своей бричке с места на место, не желая терять драгоценного времени.

Но это не придает ему жизни, потому что в моральном и духовном плане его рост остановился еще в детстве, о чем мы узнаем из одиннадцатой главы. Меняется только его комплекция, в зависимости от материального положения: когда скупо бережет каждую копейку, он похудел и позеленел, а когда дела идут хорошо, он «не слишком толст и не слишком тонок».

Символика «большой дороги», то есть настоящей жизни, встречается нам в эпизоде с Коробочкой, когда Чичиков от нее уезжает и спрашивает, как доехать до большой дороги. Коробочка, сама того не зная, сказала мудрые слова: «Рассказать-то мудрено, поворотов много».

Образ поворота - неправильного пути, реализовался в предыдущей главе, когда Чичиков как раз и заехал по ошибке Селифана к Коробочке. Гоголь намекает читателю, что Чичиков сбился с пути и на большую дорогу вряд ли выйдет.

Сам Гоголь же является проводником, который выведет читателя на верный путь.